ЖИТИЕ ПРОТОПОПА АВВАКУМА

48-49

И я, плюнув на землю, говорил:
"Я, * реку, * плюю на ево кормлю; не едше умру,
а не предам благоверия". И по том повели меня в темницу,
и не ел дней з десяток, да братья велели.

Таже священника Лазаря взяли и вырезали язык из горла;
кровь попошла, да и перестала; он в то время без языка
и паки говорить стал. Таже положа правую руку на плаху,
по запястье отсекли, и рука отсеченая, лежа на земли,
сложила сама по преданию перъсты и долго лежала пред
народы, исповедала, бедная, и по смерти знамение Спасителево
неизменно. Мне су и самому сие чюдно: бездушная
одушевленных обличает! Я на третей день у Лазаря во рте
рукою моею гладил, * ино гладко, языка нет, а не болит,
дал Бог, а говорит, яко и прежде. Играет надо мною: "Щупай,
протопоп, забей руку в горло-то, небось, не откушу!"
И смех с ним, и горе! Я говорю: "Чево щупать, на улице
язык бросили". Он же сопротив: "Собаки оне, вражьи дети!
Пускай мои едят языки". Первой у него лехче и у старца
на Москве резаны были, а ныне жестоко гораздо. А по дву
годах и опять иной язык вырос, чюдно, с первой жо величиною,
лишо маленько тупенек.

Таже взяли соловецкаго пустынника, старца Епифания;
он же молив Пилата тощне и зело умильне, да же повелит
отсещи главу его по плеча веры ради и правости закона.
Пилат же отвеща ему, глагола: "Батюшко, тебя упокоить,
а самому мне где детца? Не смею, государь, так зделать". И
не послушав полуголова старцова моления, не отсече главы
его, но повеле язык его вырезать весь же.

Старец же прекрестя лице свое и рече, на небо взирая:
"Господи, не остави мя, грешнаго", и вытяня своима рукама
язык свой, спекулатару на нож налагая, да же, не милуя
его, режет. Палач же, дрожа и тресыйся, насилу выколупал
ножем язык из горла; ужас бо обдержаше ево и трепетен бяше*.
Палач же, пожалея старца, хотя ево руку по составам
резать, да же бы зажило впредь скорее; старец же, ища себе
смерти, поперег костей велел отсещи, и отсекоша четыре
перъста. И сперва говорил гугниво. Таже молил пречистую
Богоматерь, и показаны ему оба языки, московской и пустозеръской,
на воздухе; он же, един взяв, положил в рот свой
и с тех мест стал говорить чисто и ясно, а язык совершен
обретеся во рте.

Посем взяли дьякона Феодора и язык вырезали весь же,
осталъся кусочик в горле маленек, накось резан, не милость
показуя, но руки не послужили * от дрожи и трепета нож
из рук валилъся. Тогда на той мере и зажил, а опосле и
паки с прежней вырос, лише маленко тупенек. Во знамение
Бог так устроил, да же разумно неверному, яко резан. Мы,
верни суть, и без знамения веруем старому Христу Исусу,
Сыну Божию, свету, и преданное от святых отец старобытное
в церкви держим неизменно; а иже кому недоразумно,
тот смотри на знамение и подкрепляйся.

У него же, дьякона, отсекли руку поперег ладони, и все,
дал Бог, здорово стало; по-прежнему говорит ясно и чисто.
И у него вдругоряд же язык резан; на Москве менши нынешняго
резано было. Пускай никонияня, бедные, кровию
нашею питаются, яко мед испивая!

Таже осыпали нас землею. Струб в земле, и паки около
земли другой струб, и паки около всех общая ограда за
четырьми замками; с т р а ж и е же десятеро с человеком
с т р е ж а х у т е м н и ц у*.

Мы же здесь, и на Мезени, и повсюду сидящий в темницах
поем пред Владыкою Христом, Сыном Божиим, Песни Песням,
ихже Соломан воспет, зря на матерь Вирсавию:
"Се еси добра, прекрасная моя! Се еси добра, любимая! Очи
твои горят, яко пламень огня; зубы твои белы паче млека;
зрак лица твоего паче солнечных лучь, и вся в красоте сияешь,
яко день в силе своей. Аминь"*. Хвала о церкве.

Посем у всякаго правоверна прощения прошу. Иное было,
кажется, и не надобно говорить, да прочтох Деяния апостольская
и Послания Павлова * апостолн о себе возвещали жо,
егда Бог соделает в них. Не нам, Богу нашему слава!

А я ничтоже есм. Рекох и паки реку: аз сем грешник,
блудник и хищник, тать и убийца, друг мытарем и грешникам,
и всякому человеку окаянной лицемерец.