ЛАТВИЯ

Старообрядческое население Латвии сложилось из двух частей. Первой была небольшая русская община, существовавшая на территории Латвии еще с XII века (первые христиане здесь были православными), вторая, слившаяся с первой, была волна беженцев-староверов в XVII — начале XVIII веков. Таким образом, старообрядцы представляют собой старожильческое население Латвии.
Исторически сложилось, что духовным центром Старообрядческой Поморской Цер-кви стала Рижская Гребенщиковская община, которая на протяжении более чем двух веков играет значительную роль не только в судьбе Латвийского, но и Российского староверия. В настоящий момент она объединяет около 20 тысяч прихожан, являясь одной из крупнейших староверческих общин в мире (всего в Латвийской Республике около 80 тысяч старообрядцев).
На протяжении всей истории староверов в Латвии им приходилось жить среди иноверного, в основном латышского населения и, несмотря на ортодоксальный, консервативный менталитет староверов, за все это время не известно о каких-либо конфликтах на религиозной почве. Наверное, одна из черт истории Латвии последних столетий — это мирное сосуществование многих конфессий: католиков, лютеран, древлеправославных, Русской Православной Церкви. При этом каждая Церковь сохранила свои традиции.
После отделения от СССР Латвийская Республика была провозглашена демократическим государством. В 1995 году был принят новый Закон «О религиозных организациях». В целом это демократичный законодательный акт, провозгласивший отделение Церкви от государства, который предоставляет право свободы совести, дает равные права всем традиционным конфессиям (существо-вав-шим до 1995 г. в Латвии). Однако, есть в Законе и некоторые особенности. Так, например, верующие делятся в своих правах на граждан и неграждан. Последние не имеют права быть выбранными в руководящие органы. Центральный Совет Древлеправославной Помор-ской Церкви Латвии обращался по этому поводу в Сейм республики, ссылаясь на противоречие данного пункта христианскому учению, ибо перед Богом «нет ни эллина, ни иудея...» Однако ответа не последовало, не поддержали и другие конфессии.
Новый Закон также поручает Министерству юстиции в лице Департамента по делам религий Министерства юстиции регистрировать религиозные общины и духовные центры конфессий в Латвии. Создание такого органа как Департамент по делам религий Минюста возродило некоторые традиции печально известного Совета по делам религий советского режима, который был упразднен в 1991 году. Как известно, бывший Совет был неофициально «надконфессиональным» управляющим органом, без которого не могло утвердиться ни одно церковное руководство при советской власти. Практически такие же права имеет ныне Департамент по делам религий. При наличии пронационалистических и антирусских настроений среди чиновников и политиков этот орган Минюста стал инструментом давления на Церковь (отказ в регистрации или перерегистрации может лишить церковное руководство прав юридического лица со всеми вытекающими последствиями). Это не замедлило сказаться на судьбе Старообрядческой Церкви.

Хотя староверы традиционно сторонились политических страстей, они невольно стали заложниками той политической ситуации, которая сложилась в Латвии. Согласно законам Латвийской Республики Церквам вернули всю недвижимость (здания, земли), которая принадлежала им до советской власти.
Одна лишь Рижская Гребенщиковская старообрядческая община (РГСО) в результате этого вернула себе не только комплекс строений, примыкающий к храму, но также 20 зданий и около 20 гектаров земли, расположенных в черте города. Сочетание духовного возрождения с экономической самостоятельностью позволило бы в ближайшее время восстановить сильную религиозную конфессию, состоящую на 90% из русских граждан Латвии. Поскольку русские, видимо из-за особенностей национального характера, не создали ни политической партии, защищающей их права, ни другой общественной организации, объединяющей их в Латвии, то последней надеждой и опорой была для них Церковь.
Но и здесь политики заявили о своих намерениях. 26 февраля 1995 г. при участии чиновников Минюста (Залитис и др.), а также политических сил (депутата А. Сейкста из партии «Латвийский путь» и др.) был совершен переворот в руководстве Гребенщиковской общины. Было сорвано ежегодное отчетное собрание и тут же по призыву А. Сейкста было избрано и мгновенно зарегистрировано новое руководство РГСО, устраивавшее национально-радикальные силы Латвии. Легитимное же руководство через прессу было обвинено в связях с врагами Латвии, с Россией и во многих других грехах. Поскольку прихожане не согласились с решением политических деятелей и чиновников и продолжали признавать избранный ими Совет РГСО и духовных наставников, весной того же года группа полицейских (10 человек) под руководством главного полицейского г. Риги захватила храм, топором были взломаны двери, выставлена военизированная охрана, изгнаны «неблагонадежные» наставники, клирошане, прихожане. Этот режим действует и поныне. В течение многих месяцев клирос и сотни прихожан молились на улице перед запертыми воротами храма. В течение этого времени бывали случаи расправы над неугодными, угроз, психологического давления.
Таким образом РГСО перестала существовать как духовный центр староверия. Окончательно было развалено духовное училище, сокращена издательская деятельность.
Попытки юридическим, законным путем восстановить справедливость не дали результата, так как Министерство юстиции, которое должно быть гарантом соблюдения законов государства, само оказалось нарушителем законодательства, вмешиваясь в дела Церкви, «забыв», что Церковь отделена от государства. Депутат же А. Сейкст и поныне возглавляет Комитет по правам человека при Сейме ЛР.
Для решения ситуации в РГСО, а также для принятия нового Устава Церкви (взамен старого, принятого ещё в советские времена) и выборов руководящих органов в июле 1995 г. в г. Даугавпилсе был созван Собор Древлеправославной Поморской Церкви Латвии (ДПЦЛ), ко-торый явился самым представительным форумом староверия за многие годы. При-ехало 160 делегатов от 49 общин. В том числе участвовали 24 духовных наставника, среди них представители Литвы, Эстонии, Москвы, С.-Петербурга, руководители трех поместных духовных центров староверия. Собор выработал пути выхода из кризиса РГСО, принял новый Устав Церкви, который четко сформулировал на юридическом уровне как отношения внутри Церкви, так и взаимоотношения Церкви и государства на основе законов Латвии. Было избрано легитимное руководство Церкви в лице Центрального Совета (председатель о. Алексий Жилко) и Духовного Суда (председатель о. Феодор Бехчанов).
Однако староверам снова пришлось столкнуться с произволом чиновников. Под разными надуманными предлогами Минюст отказывался зарегистрировать как Устав Церкви, так и новое руководство, несмотря на то, что все необходимые исправления по указаниям Минюста были внесены в Устав. Прошло полтора года, но всё остается по-прежнему. Судебные инстанции фактически отказываются (путем многократных переносов рассмотрения дела) разбирать иски Центрального Совета ДПЦЛ в отношении Минюста.
Молчат другие правоохранительные инстанции. Не проявляет инициативы миссия ОБСЕ, рекомендуя справляться своими силами. Таким образом, в настоящий момент легитимное руководство ДПЦЛ и большинство общин (реально существующих, а не числящихся на бумаге) не признаются де-юре. Более того, при поддержке чиновников Минюста делаются попытки создать альтернативные органы руководства Церковью. Так, сразу после Собора, состоявшегося в июле 1995 г., Минюст разослал по общинам анкеты-вопросники, в которых предлагалось выразить недоверие решениям Собора. Затем состоялось тайное совещание в г. Краславе под охраной полиции, где была сформирована оппозиция и, как обнаружилось позднее, выбран новый «Центральный Совет». К сожалению, государство в лице Минюста идет на действия, отменяющие церковные постановления и законы, например, касающиеся духовного звания для настоятеля прихода; вопреки протестам прихожан, председателем Рижской общины зарегистрирован человек, занимавшийся до последнего времени, в течение десятков лет, атеистической пропагандой. На пост председателя альтернативного Центрального Совета выдвигается также бывший работник партийной номенклатуры.
Таким образом, реализуется старый метод управления: «разделяй и властвуй». А тем временем пресса пишет, что у староверов произошел раскол. Однако, если прекратить вмешательство государства и политических сил, Церковь в состоянии быстро решить свои внутренние проблемы сама. Для этого у нее существуют необходимые средства: канонические правила (изложенные в Кормчей книге) и принцип соборности.
Пока же мы вынуждены констатировать, что ситуация с правами человека в Латвии для Старообрядческой Церкви находится в патовом состоянии. Органы, призванные защищать права человека, в частности, верующих — Минюст, Комиссия по правам человека при Сейме ЛР, являются инициаторами и реализаторами нарушения прав, в данном случае Поместной Церкви, находящейся в беззащитном состоянии, при полном молчании высших властных структур (Президента Латвийской Республики, премьер-министра, председателя Сейма и др.).

«Все погибли, а я — нет. На Страшном суде именно мне придется представительствовать за весь род людской. И если здесь, на земле, я потеряю свою чистоту, то спасти человечествобудет некому».

Журналисты ломают перья, а верующие — двери храма, доказывая, кто прав и кто виноват в расколе старообрядческой общины. Комментируются и интерпретируются имена и фамилии, факты и даты. Московский историк Ирина Васильевна ПОЗДЕЕВА (доктор исторических наук, заведующая археографической лабораторией МГУ, Ведущий специалист Московского университета по истории Русской церкви, более тридцати лет занимается изучением жизни старообрядческих общин России и зарубежья) на это ЧП латвийского масштаба смотрит иначе. Во-первых, шире — ибо, изучая жизнь староверов, она объездила весь мир — от крошечных островков Тихого океана до американских прерий. А во-вторых, глубже — потому что историю старообрядчества от середины XVI века и до наших дней она знает чуть ли не понедельно.

На семинаре латвийских старообрядцев московскую гостью мы заметили не сразу. Профессорша в скромном платочке, заколотом по староверским правилам металлической булавкой, ничем не выделялась в толпе женщин в длинных черных сарафанах и длиннобородых мужчин в рубашках навыпуск.

— Ирина Васильевна, а почему вы так оделись? Вы тоже староверка?
— Нет, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Тем более к староверам. А я хорошо знаю этих людей. Мне, например, и в голову не придет обидеться, если бабка в какой-нибудь старообрядческой деревне откажется подать мне кружку воды. Потому что понимаю — ей эту «поганую» кружку потом придется на огне калить или выкинуть. Такой уж у старообрядцев постулат — с окружающим миром соединяться нельзя — ни в вере, ни в браке, ни в еде. У меня есть одна приятельница. Я ее еще молодухой знала, а теперь она уже прабабушка. Лет тридцать мы с экспедицией к ней заезжаем, но за обеденный стол она нас рядом с собой никогда не посадит. Вначале ест семья, а потом накрывают отдельно — для обслуги и для нас. И я нисколько не обижаюсь — наоборот, я радуюсь, что традиции сохраняются.
— Ирина Васильевна, вы уже более тридцати лет общаетесь со старообрядцами. А у вас не было соблазна принять эту веру?
— Я не могу стать староверкой. Хотя бы потому, что люблю эту конфессию в целом. Но старообрядчество разделилось примерно на тридцать направлений — поповцы, беспоповцы, демовцы, максимовцы... Есть рябиновцы, о существовании которых знают только крупные ученые, есть бегуны-странники, которые вообще не признают государство и принципиально живут без паспортов. А главное — старообрядчество продолжает делиться и сегодня. Для нас все эти направления представляют огромную ценность — и человеческую, и духовную, и научную, но ни одно из них не признает другого.
— А мне казалось, что раскол старообрядческой общины происходит только в Латвии.
— Нет, на всем постсоветском пространстве. Повторяется 1905 год — время, когда старообрядцы впервые получили свободу. Тогда один из крупнейших российских ученых с тревогой писал: старообрядцы наконец получили желанные права, но не знают, что с ними делать. Триста пятьдесят лет община под сильнейшим давлением государства строила огромные стены между собой и окружающим миром. И весь смысл жизни заключался в поддержании этих стен. Но когда эта ограда рухнула, старообрядцы по инерции продолжали строить заборы. На этот раз уже между собой. Поднялась новая волна раскола. Не из-за амбиций лидеров или имущественных притязаний, а по объективным историческим причинам.
— Но неужели 1905 год сейчас повторяется один к одному?
— По-моему, ситуация стала еще сложнее. Николай Второй своим манифестом все-таки не дал староверам полных прав — у них, например, не было права пропаганды. А теперь у них есть все. Но основа старообрядчества все та же — поскольку весь окружающий мир изменил Богу и стал антихристским, то только они должны хранить истинную веру. Советский режим, так же как в свое время царский, такое представление поддерживал всеми силами — запреты, аресты, гонения. Теперь на старообрядческую общину открыто никто не нападает. Но ее уже захлестывает чужая культура, чужие традиции. Староверы не уцелеют в этих условиях, если не прекратят внутренние распри и не научатся строить отношения с окружающим миром заново.
— Ирина Васильевна, а как, по-вашему, можно преодолеть нынешний раскол?
— Я снова буду апеллировать к опыту 1905 года. Старообрядцы тогда поставили перед собой удивительную задачу, которая до сих пор интересна нашим ученым. Они совместили в школах и вузах традиционное воспитание с научным образованием. То же самое, кстати, я недавно наблюдала и в старообрядческих общинах Америки. Молодые люди там воспитаны на национальных традициях и христианской этике, и в то же время они свободно ориентируются в современном окружающем мире. Они легко осваивают новые технологии и быстро адаптируются в сложных условиях. Не случайно среди американских староверов так много финансистов и компьютерщиков.
— Но ведь старообрядцы по сути своей консерваторы?
— Как ни странно, но старообрядчество во внерелигиозных сферах даже более подвижно, чем другие традиционные конфессии. Один из богословов придумал замечательный образ: «вера — это окружность, миллиметр наружу — ересь, миллиметр вовнутрь — сектантство». Классическая церковь, пользуясь правом канонической христианской организации, строго наказывает отступников. У старообрядцев такой охранной системы нет — каждый имеет право поиска более правильных путей. С одной стороны — это чревато расколами, но с другой — дает человеку ощущение внутренней свободы.
— Ирина Васильевна, на торжественных приемах рядом с российским президентом мы часто видим Патриарха православной церкви. А где же глава старообрядческой общины?
— У старообрядчества десятки направлений, и у каждого свой лидер. Кроме того, староверы — это незначительная часть населения России, которая не представляет интереса для прагматичных политиков. К сожалению, за последние сто лет старообрядчество из серьезной общественной силы было низведено до разрозненных общин. Сейчас они едва теплятся и отчаянно стараются сохранить хотя бы веру. А ведь это не просто христианство. Это христианство, максимально замешанное на русской культуре и традициях и сохраняющее их. Только в одном из старообрядческих районов Сибири наша научная экспедиция описала более тысячи книг восемнадцатого века, а музейщики собрали три с половиной тысячи старинных предметов.
— Я понимаю, что современные старообрядческие общины — это Клондайк для ученых. Но что они могут дать России, русской нации?
— Поразительные личности. Основа мировоззрения каждого старообрядца — это «весь мир погиб, а я — нет». Давайте задумаемся на секунду, что из такого апокалипсического представления вытекает? Огромный долг перед людьми, ибо на Страшном суде только он будет представительствовать за человечество. Он отвечает за все, потому что на нем держится праведность мира. И если здесь, на земле, он потеряет свою чистоту, то защитить человечество будет некому. Это колоссальная ответственность личности и колоссальная психологическая сила. А Россию, у которой сейчас нет ни идеологии, ни национальной идеи, могут спасти только такие люди. (с)

«До», «Ми», «Соль» — так официально называются колокола старообрядческой церкви
А кроме имен у них есть еще паспорта и родословные. На металлическом боку одного «аристократа» так и записано: «Подарен рижанам Императором Николаем Вторым».
Подарок — знак примирения. Ибо до 1906 года высочайшим решением Романовых на территории Российской империи староверам звонить в колокола строго запрещалось. И чтобы созвать людей на службу, рижские старообрядцы робко били в согнутый рельс.
Колокольня над рижским храмом появилась менее ста лет назад. Но своею главою непокорной вознеслась не выше острых пиков католических костелов и позолоченных куполов православных соборов. И чтобы добраться до колоколов нам пришлось подняться лишь на девяносто ступеней.
Звонарь Савелий Васильевич Терехов преодолевает этот путь на одном дыхании. Самое трудное начинается потом. Руками двестипудовый «музыкальный инструмент» раскачать невозможно, и звонарь всей силой своего веса давит на «педаль» — огромную необструганную доску. Металлический язык трижды звучно ударяется в стену главного колокола, и в ответ ему трижды мелодично отзываются «маленькие» колокольчики — килограммов так по пятьдесят.
Еще три удара и снова три... такой вот величественный, но незатейливый звон плывет каждое утро над Московским форштадтом, добираясь в тихую погоду и до самого Задвинья. А как же знаменитые Владимирские и Ростовские перезвоны, как же монастырская колокольная музыка, записанная на пластинки и кассеты?
— Честно говоря, профессионалов в колокольном деле у нас нет, — честно признается звонарь Савелий Васильевич. — Я, например, шлифовщик, всю жизнь на заводе проработал. Но надо было кому-то звонить в колокол, вот я и согласился.
— Без всякой музыкальной подготовки?
— Я когда-то в армии был барабанщиком. А в детстве в нашей деревне перед началом церковной службы приходилось помогать отцу бить в рельсу. Так что с самой простой мелодией я справляюсь, а в остальном батюшка-колокол поможет. Не зря его сам император староверам подарил. Самый именитый колокол Прибалтики находится в Риге, самый большой — в Резекне. Вес этого музыкального инструмента триста два пуда и пять фунтов. Стоимость 6715 полновесных царских золотых рублей. Но император денег на него не жертвовал — резекненцы колокольню обустраивали исключительно за свой собственный счет.
— Большой колокол в начале века прибыл к нам из Петурбурга, — рассказывает старообрядец, бывший сотрудник резекненского музея Владимир Никонов. — А от железнодорожной станции до окраины города пришлось его везти на лошадях. Повозка не выдержала тяжести и сломалась, кони заартачились. Тогда староверы сами впряглись в телегу, но все-таки дотянули гигантский колокол до храма. Зато, как утверждают старожилы, звон этого царь-колокола был слышен на сорок верст окрест.
В деревнях под Резенке староверы и до сих пор по старинке бьют в рельсу. Согласно легенде, еще в прошлом веке латгальцы все-таки обзавелись собственным колоколом, но, испугавшись царского гнева, потопили его на дне озера. И вот уже более ста лет под толщей вод онемевший язык колокола беззвучно бьет по металлическому небу. Уже несколько раз старообрядцы, вооружившись аквалангами, пытались освободить «главный голос храма» из водного плена, но все экспедиции оказались неудачными.
Московским староверам повезло больше. Они свой главный колокол нашли... за кулисами Большого театра. Все семьдесят безбожных лет его громкий голос помогал оркестру фонить «Хованщине» и другим историческим операм. А партер, услышав из-за раскрашенных декораций громкий церковный набат, умилялся: «Надо же, прямо как настоящий».
Но церковный колокол — это не музыкальный инструмент. Физики давно уже научно доказали, что он «играет» на иной частоте. Народ же приписывает колоколу лечебную силу и считает, что нечистая сила боится его не меньше, чем ладана. И, наверное, не случайно Ленин одним из первых своих декретов запретил колокольный звон.
— Этот запрет не отменяли ни Сталин, ни Хрущев, ни Брежнев, — уточняет старший духовный наставник Рижской Гребенщиковской общины отец Иоанн Миролюбов. — Лишь однажды известному издателю Сытину при поддержке Горького удалось выбить у властей разрешение на кокольный звон кремлевских храмов в Пасхальную ночь. Но после этого соборы и церкви Кремля «онемели» почти на шестьдесят лет. В провинции колоколами командовало областное и районное начальство, и достаточно строго. И только в Латвии отношение к ним было достаточно либеральным.
— И тем не менее традиции колокольного звона у нас тоже во многом утеряны...
— Но колокола не умолкают. А это главное. По глубокому сакральному смыслу они оповещают о пришествии Христа. Не случайно колокола отливаются в честь знаменательных событий и освящаются особым чином. И прохожий, заслышав праздничный колокольный звон, невольно задумается, не пора ли ему отложить свои мирские дела и пойти в храм на службу. А печальный погребальный звон напомнит ему о тщетности мирской суеты.
Лишь раз в год на Светлую Пасху колокольный звон раздается ровно в полночь. «Христос воскресе!» — торжествующе поют большие церковные колокола. «Воистину воскресе!» — мелодично отвечают им маленькие. (с)

Уже на подъезде в Данишевку (более 250 км от Риги), маленькую деревеньку между Даугавпилсом и Резекне, наши мобильные телефоны занудно писали на табло: «Нет сети». Впрочем, тут не только сети не было. Никаких привычных горожанину удобств — избенка на пригорке посреди леса, два-три соседских хутора неподалеку да сельское кладбище.
Зато были люди. 85-летний священник Сергей Артемьевич Андреев и его жена, 76-летняя Марина Ивановна, бывшая школьная учительница, тепло встретили корреспондентов.
— Мы, правда, про такую газету и слыхом не слыхивали, но наверняка интересная, — дипломатично начал Сергей Артемьевич. — Когда, вы говорите, она вышла? Два года назад? Быстро время летит, за всеми новостями не поспеешь...
Про нашу жизнь узнать хотите? Садитесь, расскажем. Правда, чтоб хорошенечко ее узнать, надо бы прожить тут с месяцок, поработать, почаевничать с нами, посумерничать.
В этих местах мы сызмальства, и отец тут жил, и дед, и прадед. Я вот священником в Никольском храме. Знатный храм, скоро 300 лет ему будет. Староверы его построили, предки наши, что в раскол ушли еще при патриархе Никоне. Раньше тут глухие леса были, дорога неезженная.
— Много ли прихожан в вашей деревне?
— Почти все в церковь ходят, разве какие болящие не дойдут. А как без Бога-то? Мы стараемся, старую веру сохраняем, каноны блюдем. Но я, правда, не сильно людей строжу, без мракобесия обходимся. Разве не отслужу по покойнику, если он и помер, не исповедовавшись? Хотя для Бога и важно, как человек смерть принял, но куда важней, как жизнь прожил.
— Правду говорят, жизнь прожить — не поле перейти, — присоединяется к разговору Марина Ивановна. — Ко мне вот, не знаю почему, всегда люди тянулись. Может, потому, что сама жизнь люблю. Врач сказала, что много лет назад мне смертельный диагноз поставила. А я, видите, живу, не помираю.
Отец с матерью у меня такие были — веселые да жизнерадостные. Ни от кого скверного слова не слышала. Другой раз брякнешь в сердцах корове: «У ты, зараза чертова!» Отец тут же напустится: «Ты что же, станешь чертово мясо есть? Заразное молоко пить?» А уж матерно сказать — Боже упаси! Это же по Священному Писанию: за того, кто матерится, не станет Богородица молиться.
— И обряды в семье строго соблюдали?
— А как же! Это я уже сейчас стара стала, мне пост держать трудно. А раньше все было — и посты, и праздники, и каждодневные молитвы. И не курили никогда, и пьяными не валялись.
— Говорят, водилось раньше у староверов — попить чужаку дадут, а кружку после него выкинут. Правда?
— Ну, кружек-то на всех не напасешься — не набросаешься. У нас были такие, для чужих. Но никогда на глазах у человека посуду за ним не швыряли. Это же невежливо. А традиция та повелась оттого, что староверская семья издревле из одной посуды питалась, своим кланом ели. А чужак, он чужак и есть.
В компании Андреевых время летело незаметно. Пробежал час, другой, а мы все слушали и слушали словоохотливых стариков...
— Я вам так скажу, оно жить-то легче, когда Богу доверишься. Вот что было со мной, — начала Марина Ивановна. — Подарила мне одна далекая родственница икону святителя Николая. Да так оно получилось, что ее ближайшие родные бросили помирать одну, больную, в нетопленном доме... А я про то и не знала.
Но в один день будто кто меня из постели выдернул. Не можется, хоть караул кричи. Ну, думаю, поеду в город. А там вдруг подбежала какая-то женщина, вся в платок закутанная, вцепилась мне в рукав да как закричит: «Слава Господу, я ее нашла!» — «Кого?» — спрашиваю. «Да тебя!» Смотрю, а это родственница моя, Афимья Алексеевна.
И рассказала, что хоть ее и кинули на верную смерть, она каким-то чудом выздоровела и начала Николе-святителю молиться. Пусть, мол, сделает так, чтобы Марина, я то есть, нашла ее. Неделю молилась. И услыхала шаги по дому и слова: «Вставай, Афимья, ступай в город, там Марина тебя ждет!» Она поднялась с постели, дом закрыла и пошла...
Бог над нами обязательно есть. Вот послушайте, как я во вторую мировую из Саласпилсского концлагеря вышла. Туда моего брата забрали, а мне вздумалось передачу отнести... Все говорят: «Не лезь, глупая, тебя же не отпустят!» А я пошла. Через один кордон меня пропустили, через второй. Чистота везде, у пленных женщин платочки белые...
Провели меня к начальнику. Сидит один — важный, точно Ленин на картине, только что плетка и револьвер на столе. Принесли «дело» брата. Немец полистал да как закричит: «Ты, уличная девка, как разрешения пройти сюда добилась? А ну-ка, определите ее в отделение!» А я как закричу: «Нет, и я, и брат свободны будем! Я сегодня уезжаю в Германию к тете Кити! У меня мать немка, а отец латыш!»
И сама удивилась тому, что сказала. Какая там тетя Кити, если у моя девичья фамилия Воробьева? Но немец поверил, спросил индекс-адрес, а у меня все индексы на языке — я в госпитале работала и их все наизусть знала. Он подумал немножко и сказал своим: «Отдайте этой сумасшедшей девке паспорт, и пусть она уходит куда хочет!» Вот я и передачу отдала, и из Саласпилса невредимая вышла. Люди потом говорили, в рубашке родилась.
Вспоминая старые времена, прослезилась Марина Ивановна. Вздохнул примолкший Сергей Андреевич.
— Прожили мы в разные времена — и при старом Улманисе, и при немцах, и при русских. И так вам, молодым, скажем. При любой власти жить хорошо, был бы ты сам человеком. Сделали тебе зло, не злобься в ответ. Раскрой сердце да скажи обидчику: дай тебе Бог здоровья! И сторицей тебе за все воздастся. Вера-то чем держится? Делами нашими, словами да поступками.
Вот если бы все так думали... (с)

Древлеправославная Поморская церковь Латвии проводит памятные дни, посвященные столетию со дня рождения Ивана Никифоровича Заволоко. Программа открывается 15 декабря научной конференцией и вечером духовных стихов и песнопений. Староверы познакомят гостей с экспонатами своего музея, книжницей, иконами Рижского Гребенщиковского храма. Затем представители старообрядческих общин обсудят свои проблемы за «круглым столом». А завершится это религиозное мероприятие поездкой в Латгалию, где в храме Резекненской Кладбищенской общины будет отслужена панихида по знаменитому собирателю и хранителю древности. (с)

Один из опрошенных русских в Латвии (60-70 лет) так прокомментировал свою жизнь в общине рижских староверов:
Когда я был мальчиком при первой Латышской Республике, я был нормальным старовером. После войны в школах было много пропаганды. Говорили: "Вступай в пионеры" и "Член комсомола не может верить в Бога", так что понятно, что многие семьи жили с двумя комплектами морали - дома была одна, в школе другая. Так что в целом социализм создал атмосферу, где невозможно было представить, что бы вы сказали кому-то, что вы христианин. Я продолжал быть старовером, но я не мог передать Веру дальше, моей дочери, в той мере, в какой я хотел. Теперь я вижу, что у нее нет той силы, которую создает сильная Вера, и я боюсь, что ее дети не получили ее тоже. (с)

В Латвии в скором времени может появиться "альтернативная" старообрядческая церковь. (с)

Согласно поправке от 3 июля 1996 г. к Закону о религиозных организациях Латвии от 7 сентября 1995 г., христианство может преподаваться в школах лютеранскими, католическими, православными, СТАРООБРЯДЧЕСКИМИ и баптистскими учителями. Таким образом отдельные школы могут стать местом евангелизма для отдельной религиозной группы: учителя не обязаны уважать иные традиции. Если в советские времена дети взращивались на атеизме, теперь это произойдет - на христианстве. Парламентская комиссия социальных дел и прав человека, впрочем, сейчас рассматривает предложение о пересмотре существующего закона. (с)

Документальный фильм "Гаврила", 30 мин., 35мм/ Бетакам СП, цветной, стереозвук
Этот фильм - о простом, но в то же время уникальном человеке, крестьянине, мечтателе, конструкторе, фотографе - художнике, старовере Гаврииле Ковалеве, который одними своими руками, без всяких сложных машин, без какого-либо образования и каких-то средств, из старого металлолома и старых моторов построил трактор, ветряные мельницы и... самолет. Не жалея никаких сил, он посвятл всю свою жизнь реализации своей мечты - оторваться от земли.
В деревне, где он живет, и где жил его дед, к нему относятся, как к чему-то особенному. Это потому, что никто не понимает, почему же простому крестьянину необходимо строить самолеты и пытаться летать на них. Сегодня люди улыбаются, говоря о нем, хотя некоторое время назад его притесняли за его желание летать...
Режиссер: Ромуальд Пипар

Тел./факс: 00371 7210022, е-почта: font face="Arial">pipars@mailbox.riga.lv (с)

Фильм режиссера Ромуальда Пипарса «Старовер Гавриила» отправится в Киев (через Москву) на Международный кинофестиваль славянских и православных народов «Золотой витязь».
Прежде всего уточним: имя «Гавриила» — мужского рода, единственного числа, именительного падежа. Так у него и в паспорте записано. Когда волны староверов после раскола покатились со святой Руси на Запад, в их числе оказались и предки нашего Гавриилы, крепкого мужичка лет 70. Сегодня пласт староверов размывается все больше и больше, так что герой фильма в некотором смысле — реликт. Не так уж много осталось таких вот Гавриилов, уйдут они — и все. Конец эпохе.
Он — деревенский. Живет в Даугавпилсском районе. Славится любовью к технике и полетам. Строит летательные аппараты. В советское время самодельные самолеты у него конфисковывали: ишь чего выдумал, частник! Залетит куда-нибудь не туда. Но Гавриила не унимался и по-староверски истово и настырно продолжал стремиться в небо. Летал, падал, ломал ребра...
Из-за этого любопытные журналисты его всегда, как говорится, доставали, и поэтому нашу братию он переваривает с трудом. Но рижские киношники-документалисты если в кого вцепятся, то никуда от них не уйдешь. Таков оказался и режиссер-оператор Р. Пипарс. Которому кроме съемочных проблем еще бог знает какую демагогию пришлось развести для того, чтобы выбить хоть какие-то деньги на съемки «русского». В этом ему немало помогла редактор Байба Штейна. Остальные соратники — оператор О. Котович, звукооператор А. Риекстиньш, директор фильма Б. Урбане (студия Єilde).
Р. Пипарс в политику принципиально не лезет. Режиссер бесхитростно наблюдает нынешнюю незатейливую жизнь человека, использует его же старые любительские снимки и невесть откуда «выкопанную» кинохронику. И за полчаса добивается ощущения, что перед нами проходит чуть ли не ВЕК. Единственная «политика» — русские и советские мелодии, под которые, собственно, и прошла большая часть Гавриилиной жизни. Да и нашей.
Несколько раз деревенский старовер прогонял киношников прочь. Надоели, черти! Но потом раскаивался в содеянном. И позволил-таки довести дело до конца... Фильм безо всяких изысков и ухищрений рассказывает о русском мужике, гражданине Латвии. Да, он — сын этой страны. И русский до мозга костей. О ужас? Да нет, оказывается, может быть и так. Кому от этого плохо? Уж, во всяком случае, ни стране обитания, ни родине.
Нет, это гениально — человек с обочины, из захолустья, куда никогда не проводили электричество, летает в небе. Электричество у него собственное, от самодельного ветряка. Ни у кого ничего он не просит, разве только — чтобы оставили его в покое. А умереть хочет, когда, налетавшись, опустится на землю. Тогда — пожалуйста.
Поделившись своим желанием, Гавриила лихим ангелом взмывает в небо на самолично сварганенном дельтаплане... Я и не заметил, как встал со стула, — так меня потянуло вслед за ним, туда, в молочную даль. (с)