ЭССЕ О ГАЛСТУКЕ

1. Иудина удавка

 
На шее старовера вы никогда не увидите галстука. Кроме того, старообрядки отличаются от прихожанок господствующей Церкви тем, что их платки заколоты под подбородком булавкой, а не завязаны узлом. Если вы заинтересуетесь причиной такого положения дел и спросите самих старообрядцев, они нехотя сквозь зубы ответят кратко загадочную фразу: “Иудина  удавка”.
Галстук пришел в Россию с Запада и ревнители древлего благочестия видели в нем символ нерусской, богоотступнической, еретической моды той части света, куда рухнул сатана. Поэтому, кто носит галстук или бант приравнивается к богопредателю и пособнику в богоубийстве Иуде Искариотскому, прототипу всех еретиков. Обычай завязывать платки —  тоже западная, европейская традиция. Соответственно, и объяснение схожее.
Российские модернисты XVIII века, издеваясь  над “дикарскими” нравами староверов, поступали цивилизовано и в приказном порядке  заставляли стоиков “брынской веры” носить шутовские наряды — желтые безрукавки, высокие клееные воротники и т.д. На сакральную щепетильность к элементам наряда у старообрядцев “просвещенные” власти отвечали анти-маскарадом, тоталитарной циничной идиотизацией наиболее внимательных к символизму слоев русского населения. Что же они хотели после высоких стоячих клееных воротников, гарей, насильных новообрядческих причастий, выжигания скитов и пустыней? Чтобы их пощадили в 17-м? С их немецкими царями и конформистскими чиновничьими приходами? Имманентная справедливость истории.
Но только ли реакция на Запад, практиковавший “гуманитарные бомбардировки” и “цивилизаторский террор” задолго до изобретения бомб и слова “цивилизация”? Вспомним, хотя бы четвертый крестовый поход против Константинополя. Вспомним осквернение православных святынь, святотатственные ритуалы в Святой Софии, гораздо более кощунственные и сатанинские, нежели грубое и одномерное превращение древнего православного Храма в мечеть незатейливыми турками. Не носить галстук следует даже из общей неприязни к Западу. “Иудина  удавка” — и все тут. Перст судьбы, указательный знак — “на пути к заслуженной осине”.
Тайная метафизика галстука, однако, сложнее и многомернее.
 

 
Евгений Головин в своей лекции в НОВОМ УНИВЕРСИТЕТЕ, посвященной маньеризму, рассказывал слушателям  хрестоматийный эпизод о том, как великий денди всех времен и народов англичанин Брэммель на фоне сверхвнимательного отношения английского аристократического общества к олимпийскому искусству завязывания галстуков — которое было истинным ars regia той эпохи — однажды явился на великосветский раут вообще без галстука, нацепив на ворот букет фиалок. Это был шок для английской аристократии, загипнотизированной дэндистским занятием, возведенным в гипер-культ не без участия самого Брэммеля, — изощренным завязыванием галстука. Дэнди привлекли декадентский свет к всепоглощающей магии деталей (конкретно — узлов шейных платков), и потом с ноншалантной прохладой Шивы, красно-коричневого, — король дэнди разрушил субтильный дворец собственных ироничных вивисекторских махинаций. Tel demiurge.
Искусство узлов на шейных платках... Только ли насмешка утонченного нарциссического эгоцентрика над нарождающимся цифровым материализмом английской буржуазии? Только ли последняя  трагическая гримаса безвозвратно ушедшего Средневековья? Только ли арьергард феодального пренебрежения к утилитаризму масс?
Искусство завязывать узлы было искусством сакральным. Известно, что у древних инков была письменность, основанная на узлах. Символизм узла — один из древнейших в Традиции. Многие компаньонские цеховые братства узнавали своих именно по особому способу завязывания узлов. Каждый узел — означал особую степень посвящения, особую инициатическую информацию.  Такой же символизм сохранялся в масонских ателье.
Так английские дэнди, оказывается, почерпнули свою идею “искусства завязывания галстуков” в мистических пластах — попробуйте в Англии XVIII - XIX веков принадлежать к высшему обществу и не быть масонами! И что еще интереснее: попробуйте вообще придумать что бы то ни было — в какой бы то ни было сфере — о чем не знали бы древние традиции, что не хранилось бы в сокровищнице архаических архетипов...
Дэнди были скрытыми, отчаявшимися педагогами кончающегося мира... Трагичными знаками европейской осени... От испытательской лупы доктора Фауста остался изящный монокль, от инициатических перчаток мастера —  белоснежная пара пораженного сплином женственного гипер-индивидуалиста. Не был ли сам этот дэндистский индивидуализм — вечерним, закатным бликом плотно забытого учения о “высшем я”?
Но последний дэндистский батальон и его несравненный “фюрер” не могли не заметить, как утонченная весть о великом символизме узлов, преображающая практика магического нарциссизма, маньеристский герметизм парадоксальных деталей в сложных ансамблях свободной воли аристократического модника — как все это жадно пожирается, полуусваиваясь новым сословием, имитирующим фасцинативный образец, чтобы немедленно, естественно и цепко подделать содержание.
И высшее я трагического одинокого дэнди в давке присваивалось тысячами парвеню, топтавшими жадными мосластыми пятками прощальное послание затонувшего мира прошлого...
И тогда Брэммель решился на это... Можно представить себе мучительную ночь. Изысканные орхидеи в роскошной почти дамской спальне с множеством зеркал душат и вопреки обычному навевают темные фантазии... Легкий дымок опия порождают подземные картины шевелящегося Аида, где разбросанные золотые заколки, оживая, складываются в зловещие фигуры ускользающего смысла, чтобы снова распасться на невнятные островки... Холеные, изнеженные пальцы короля один за другим перебирают шелковые, батистовые полоски, где каждый стяжок и фрагмент узора настолько тщательно просчитаны, что созерцание их вызывает тревожное ощущение абсолютной гармонии, но ... но... Всякий раз нервная тонкая кисть отбрасывает их одну за другой. “Не то, не то, не то...” И когда над Темзой поднимается яркий день во фраке сухого тумана, когда жизнь Лондона проламывается унылым воем очнувшегося вульгуса — маленький, невзрачный букет алхимических фиалок — violette, ouevre au noir — останавливает, каптивирует взгляд человека, пережившего в эти часы такое...
Это была революция, равнопорядковая “окончательному решению”. Гордиев узел. Без галстука.
Брэммель сдирает “Иудину удавку”. Освобождение? Как бы не так. Работа в черном. Шаг по ту сторону. Дэндизм умирает. Это эфирный двойник, отделившись от удавленного трупа, ощущает первое облегчение, которое вот-вот сменится  грозными видениями новой географии ада.
Букет фиалок.
 

 
Вы часто смотрите на звездное небо? Я думаю, что постоянно, не отрываясь. Я думаю, что вы просто ничего другого и не делаете. И значит, вы задумываетесь снова и снова, в какой уже раз, о странной фигуре небесного охотника, о тревожной магии очертаний созвездия Орион. Один индусский брахман тоже не мог оторваться от этой картины, справедливо полагая, что это — кратчайший путь к мудрости. Его звали Бал Ганандхар Тилак. Он ненавидел англичан (как всякий порядочный человек), но в отличие от коллеги Ганди полагал, что этих “цивилизаторов” надо гнать с земель священного Индустана шрапнелью и ядом, кинжалом и удавкой, а не просто мирными голодовками и сидячим протестом. Он также терпеть не мог  подделки теософов и коллаборационистов из Арья-самадж и Брахма-самдж. Как брахман, он не мог взять в руки оружия, — “ахимса”, “непротивление” жреца uber alles, — но другим-то можно было дать правильный совет, проконсультировавшись с дхармой. Ясно, что такого индусского друга могли любить только Рене Генон, да Герман Вирт. Отчетливо антинатовской платформы придерживался ученый. (Кстати, партия “Джайнати бхарти”, которая в сегодняшней Индии  — политический лидер, воспитана на идеях Тилака, жалко, что наши лидеры воспитаны не на Геноне, Вирте и Леонтьеве, но это мы постепенно исправляем). Итак, Бал Ганандхар Тилак смотрел на созвездие Орион и написал книгу с таким же названием.
На санскрите это созвездие названо “головой антилопы” (мрига-ширша) и символизирует первочеловека Праджапати, которого в начале времен (вроде по ошибке) боги принесли в жертву (так как обещанный козел задерживался), а потом решили восстановить все, как было, и попросить прощения. Все нашли, а голова потерялась. Пришлось приделать Праджапати — tel Acteon, о нем и его алхимическом изображении в иллюстрации к Tabula Smaragdina (смотри лекцию мэтра Головина в Новом Университете)   —  голову антилопы. Я думаю, отыскать его голову — наша задача, как и тайное слово мудрецов Татарии, parole delaissee, утраченную чашу, подлинное написание четвертой черты буквицы “шин”, правильное произнесение заветного имени, страну с сохраненной непорченой иерархией и водой молочного цвета и многое другое... Наша, только наша, и ничья больше.
Но мы отклонились от темы. Попросту забыли, с чего начали. Столько всего интересного...
Да, вспомнили. Тилак пишет, что “хотя сегодня брахманы носят нить с тремя узелками на шее, ранее они носили ее на поясе в знак трех  звезд, которые препоясывают чресла небесного охотника Ориона, похитителя Авроры”. В примордиальные доведические времена индоарийской общности, когда наши жили в арктических областях — “Arctic home in Vedas” (кто автор?) — все носили в память о Праджапати пояс с тремя узлами на бедрах. Это — три звезды великого созвездия, по которому знающий легко узнает, когда начинается мир и когда он закончится.
Пояс с узлами. Искусство завязывать пояс. Вот к чему мы пришли. Оказывается между петлей на шее — сакральная нить брахмана — и поясом существует прямая связь и определенная логическая последовательность. Вначале был пояс. И лишь потом — петля на шее.
Пояс как знак индоарийской общности. У зароастрийцев до сих пор есть ритуальный элемент — сакральный пояс, “кусти”.  Он правда перевязан четырьмя узлами. Его наличие отличает благородного человека от выродка. Четвертый узел — тот, который развязывается и завязывается, а так — три. Пояс Ориона. У зароастрийцев бытие отчетливо дуально — часть принадлежит Ормузду-свету, часть Ахриману — не-свету. Выше пояса — часть Ормузда, человек. Ниже — часть Ахримана, Untermensch.
Поэтому, кстати, сакральна поза сидения с поджатыми ногами. В таком положении видна вертикальная верхняя часть — доля Ормузда. А ахриманово наследство — горизонтально и распластано, минимализировано. Пуруша — паралитик вечности, не движется, без ног. То, что без ног — священно. Настоящий властелин, настоящий человек не должен передвигаться самостоятельно — для чего же тогда рабы и паланкины? Нет, конечно, не из-за рабов, но время течет мимо него, он стоит в центре вещей и просто крутит колесо. Сидит в центре вещей.
Староверы не только никогда не носят галстук, но считают бесстыдным и непозволительным появиться на людях без пояса, подхватывающего выпущенную на штаны рубаху. Поясу — да, галстуку — нет.
Староверы верят совсем по-старому, так же как верили индоевропейские предки доведического периода, пока не поменяли от тропической жары длинную евразийскую рубаху с нордическим поясом на замещающую ее нить, вокруг шеи.
Без пояса-помочи (“Живый в помощи Вышняго в крови Бога небесного водворится...”) нет деления на свет и тьму, на верх и низ, на рай и ад. Новый пояс дается в крещении христианину вместе с кухолью непорочной.
 

 
Пояс делит тело на две части. Узлы — стихии, основы мироздания в его плотском варианте. Три звезды небесного охотника. Верхняя часть — та, что принадлежит свету —  включает сердце и голову. Причем сердце — в первую очередь. На примере мифа Праджапати видно, что с головой можно поступить по обстоятельствам. Жорж Батай придерживался того же мнения. Главное было бы сердце. Это солнце и ум, там свет, пусть скрытый, закопанный, обхваченный и стиснутый кольцом влажного сырого ящера. Он стережет сокровище, пока мы не выпотрошим его чешуйчатую скорлупу и не вырвем нить жизни у чудища, мы не поймем языка птиц — языка верхней половины тела. Языка того, кто вечно молча сидит в центре вещей, и смотрит сквозь крепко сомкнутые веки в собственный омфалос.
Что станет с головой? Не важно. Святые — к примеру святой Егорий, победитель дракона — спокойно обходились и без нее. Настоящий человек с головой может обращаться довольно свободно — это лишь зеркало сердца, часто кривое или поколотое.
А другое дело галстук. Здесь к нижней части отходит не только генитально-ходильные принадлежности, но и грудная клетка с кардинальным узлом. И путь к ней перекрыт замком элементов. На поверхности остается одна голова. Зеркало, которому нечего отображать, кроме закопанного в трясину ахримановских болот змеиного шевеления.
Настоящая Иудина принадлежность. Иуда то же считал головой, досчитал до 30, осталось еще три, но он сорвался и бегом к осине. “Да будет двор их пуст...”
Москва стоит там, где боярину Кучке усекли голову. Поэтому сороки не летают в Москву. Когда-то давным-давно они предали Кучку, сообщив, где он спрятался  и изгнаны за 101 километр. Язык сорок — язык птиц. Снова наша связь.
Лобное место. Красная площадь. Багровая кровь растворит сгустки полночи.
Под знаменем Ориона...
Новая Заря...
Старая Вера....