ЖИТИЕ ПРОТОПОПА АВВАКУМА

26-27

Он чаял, Христос просто покинет * ано и старова пущи
стали беситца. Запер их в пустую избу, ино никому приступу
нет к ним. Призвал к ним чернова попа, и оне в него
полением бросают. Я дома плачю, а делать не ведаю что. И
приступить ко двору не смею: больно сердит на меня. Тайно
послал к ним воды святыя, велел их умыть и напоить. И
им, бедным, дал Бог, лехче от бесов стало. Прибрели ко мне
сами тайно. И я их помазал во имя Христово маслом, так
опять стали, дал Бог, по-старому здоровы и опять домой
сошли, да по ночам ко мне прибегали Богу молитца.

Ну су, всяк правоверный, разсуди прежде Христова суда:
как было мне их причастить, не исповедав? А не причастив,
ино бесов совершенно не отгонишь. Я инова оружия
на бесов не имею, токмо крест Христов, и священное масло,
и вода святая, да коли сойдется, слез каплю-другую тут же
прибавлю. А совершенно исцеление бесному * исповедаю
и причащю тела Христова. Так, даст Бог, и здрав бывает.
За што было за то гневатися? Явно в нем бес действовал,
наветуя ево спасению.

Да уж Бог ево простит. Постриг я ево и поскимил, к
Москве приехав: царь мне ево головою выдал, Бог так изволил.
Много о том Христу докуки было, да слава о нем
Богу. Давал мне на Москве и денег много, да я не взял:
"Мне, * реку, * спасение твое тощно надобно, а не деньги;
постригись, * реку, * так и Бог простит". Видит беду
неминучюю, прислал ко мне со слезами. Я к нему на
двор пришел, и он пал предо мною, говорит: "Волен Бог
да ты и со мною". Я, простя ево, с чернъцами с чюдовскими
постриг ево и поскимил. А Бог ему же еще трудов
прибавил, потому докуки моей об нем ко Христу было,
чтоб ево к себе присвоил. Рука и нога у него же отсохли,
в Чюдове ис кельи не исходит, да любо мне сильно, чтоб
ево Бог царствию небесному сподобил. Докучаю и ныне об
нем, да и надеюся на Христову милость, чаю, помилует
нас с ним, бедных! Полно тово, стану паки говорить про
дауръское бытие.

Таже с Неръчи-реки назад возвратилися к Русе*. Пять
недель по льду голому ехали на нартах. Мне под робят
и под рухлишко дал две клячки, а сам и протопопица
брели пеши, убивающеся о лед. Страна варваръская, иноземцы
немирные; отстать от лошедей не смеем, а за лошадьми
итти не поспеем, голодные и томные(40) люди. В
ыную пору протопопица, бедная, брела, брела, да и
повалилась, и встать не сможет. А иной томной же тут же
взвалился: оба карамкаются, а встать не смогут. Опосле
на меня, бедная, пеняет: "Долго ль-де, протопоп, сего
мучения будет?" И я ей сказал: "Марковна, до самыя до
смерти". Она же против тово: "Добро, Петрович, и мы
еще побредем впред".

Курочка у нас была черненькая, по два яичка на всяк
день приносила. Бог так строил робяти на пищу. По грехом,
в то время везучи на нарте, удавили. Ни курочка, ништо
чюдо была, по два яичка на день давала. А не просто нам
и досталась. У боярони куры все занемогли и переслепли,
пропадать стали; она же, собрав их в короб, прислала ко
мне, велела об них молитца; я, грешной, молебен пел, и воду
святил, и куры кропил, и, в лес сходя, корыто им зделал, и
отослал паки; Бог же, по вере ея, и исцелил их. От тово-то
племяни и наша курочка была.

Паки приволоклись на Иргень-озеро. Бояроня прислала-пожаловала
сковородку пшеницы, и мы кутьи наелись.

Кормилица моя была бояроня та, Евдокея Кириловна, а
и с нею дьявол ссорил, сице. Сын у нея был Симеон, там
родился; я молитву давал и крестил. На всяк день присылала
ко благословению ко мне. Я крестом благославя и водою
покроплю, поцеловав ево, и паки отпущу. Дитя наше здраво
и хорошо! Не прилучилося меня дома, занемог младенец.
Смалодушничав она, осердясь на меня, послала робенка к
шептуну-мужику. И я, сведав, осердилъся же на нея, и меж
нами пря(41) велика стала быть.

40 - истомленные
41 - распря