ЖИТИЕ ПРОТОПОПА АВВАКУМА

16-17

Посем паки меня из монастыря водили пешева на патриархов
двор, по-прежнему ростяня руки. И, стязався много со
мною, паки отвели так же. Таже в Никитин день со кресты
ход, а меня паки против крестов везли на телеге и привезли
к соборной церкви стричь меня так же. И держали на пороге
в обедню долго. Государь сошел с места и, приступя к
патриарху, упросил у нево, и, не стригше, отвели в приказ
Сибирской*, и отдали дьяку Третьяку Башмаку, что ныне
с нами стражет же за православную веру, * Саватей-старец*,
сидит в земляной тюрме у Спаса на Новом. Спаси
ево, Господи, и тогда мне добро делал.

Таже послали меня в Сибирь в ссылку з женою и детми*.
И колико дорогою было нужды, тово всево говорить
много, разве малое помянуть. Протопопица родила младенца,
больную в телеге и потащили. До Тобольска три тысячи
верст, недель с тринатцеть волокли телегами и водою,
и санми половину пути.

Архиепископ Симеон Сибирской, * тогда добр был, а
ныне учинился отступник, * устроил меня в Тобольске к
месту*. Тут, живучи у церкви, великия беды постигоша мя.
Пятья(26) слова государевы сказывали на меня* в полтора
годы. И един некто, двора архиепископля дьяк, Иван Струна,
тот и душею моею потряс сице. Владыка съехал к Москве, а
он без нево научением бесовским и кознями напал на меня.
Церкви моея дьяка Антония захотел мучить напрасно*. Он
же, Антон, утече у него и прибежал ко мне во церковь. Иван
же Струна, собрався с людьми во ин день, прииде ко мне
во церковь, а я пою вечерню, и, вскоча во церковь, ухватил
Антона на крылосе за бороду. А я в то время затворил двери
и замкнул, никово не пустил в церковь. Один он, Струна,
вертится, что бес, во церкве. И я, покиня вечерню, со Антоном,
посадя ево на полу, и за мятеж церковной постегал
ременем нарочито-таки. А прочии, человек з дватцеть, вси
побегоша, гоними духом. И покаяние приняв от Струны, к
себе отпустил ево паки. Сродницы же ево, попы и чернцы,
весь град возмутили, како бы меня погубить. И в полнощи
привезли сани ко двору моему, ломилися в ызбу, хотя меня,
взяв, в воду свести. И божиим страхом отгнани быша
и вспять побегоша. Мучился я, от них бегаючи, с месяц.
Тайно иное в церкве начюю, иное уйду к воеводе*. Княиня
меня в сундук посылала: "Я-де, батюшко, нат тобою сяду,
как-де придут тебя искать к нам". И воевода от них,
мятежников, боялся, лишо плачет, на меня глядя. Я уже и в
тюрму просилъся * ино не пустят. Таково-то время было.
Провожал меня много Матфей Ломков*, иже и Митрофан в
чернцах именуем, на Москве у Павла митрополита* ризничим
был, как стриг меня з дьяконом Афонасьем*. Тогда в
Сибири при мне добр был, а опосле проглотил ево дьявол,
отступил же от веры.

Таже приехал с Москвы архиепископ, и мне мало-мало
лехче стало. Правильною виною посадил ево, Струну, на
чепь за сие: человек некий з дочерью кровосмешение сотворил,
а он, Струна, взяв с мужика полтину, не наказав, отпустил.
И владыка ево за сие сковать приказал и мое дело
тут же помянул*. Он же Струна ушел к воеводам в приказ
и сказал слово и дело государево на меня*. Отдали ево сыну
боярскому лутчему Петру Бекетову за пристав*. Увы, Петру
погибель пришла! Подумав архиепископ, по правилам
за вину кровосмешения стал Струну проклинать в церкве.
Петр же Бекетов, в то время браня архиепископа и меня,
изшед ис церкви, взбесился, идучи ко двору, и пад издше(27),
горкою смертию умре. Мы же со владыкою приказали ево
среди улицы вергнути псом на снедение, да же гражданя
оплачют ево согрешение. И сами три дни прилежне Божеству
стужали об нем, да же отпустится ему в день века от
Господа: жалея Струны, таковую пагубу принял. И по трех
днех тело его сами честне погребли. Полно тово говорить
плачевнова дела.

26 - пять раз
27 - испустил дух