ЖИТИЕ ПРОТОПОПА АВВАКУМА

42-43

Да силен Христос и нас не покинуть. Я дьявола
не боюсь, боюсь Господа, своего творца, и содетеля,
и владыки; а дьявол * какая диковина, чево ево боятца!
Боятца подобает Бога и заповеди его соблюдати, так и мы
со Христом ладно до пристанища доедем.

И Афонасей уродивый крепко же житье проходил, покойник,
сын же мне был духовной, во иноцех Авраамий*,
ревнив же о Христе и сей был гораздо, но нравом Феодора
смирнее. Слез река же от очию истекала, так же бос и в
одной рубашке ходил зиму и лето и много же терпел дождя
и мраза. Постригшися, и в пустыни пожил, да отступники
и тово муча много и сожгли в огне на Москве, на Болоте*.
Пускай ево испекли * хлеб сладок святей Троице. Павел
Крутицкий за бороду ево драл и по щокам бил своими руками,
а он истиха Писанием обличал их отступление. Таже
и плетьми били и, муча всяко, кончали во огне за старую
нашу християнскую веру. Он же скончался о Христе Исусе,
после Феодорава удавления два года спустя.

И Лука Лаврентиевич, сын же мне был духовной, что
на Мезенн вместе с Феодором удавили те же отступники,
на висилице повеся, смирен нрав имел, покойник, говорил,
яко плакал, москвитин родом, у матери вдовы сын был
единочаден, сапожник чином, молод леты, годов в полтретьятцеть,
да ум столетен. Егда вопроси его Пилат: "Как
ты, мужик, крестисся?", он же отвеща: "Как батюшко
мой, протопоп Аввакум, так и я крещуся". И много говоря,
предаде его в темницу; потом с Москвы указали удавить,
так же, что и Феодора, на висилице повеся; он же и
скончался о Христе Исусе.

Милые мои, сердечные други, помогайте и нам, бедным,
молитвами своими, да же бы и нам о Христе подвиг сей
мирно скончати.

Полно мне про детей тех говорить, стану паки про себя
сказывать.

Как ис Пафнутьева монастыря привезли меня к Москве*,
и, на подворье поставя, многажды водили в Чюдов;
грызлися, что собаки, со мною власти*. Таже перед вселенъских
привели меня патриархов, и наши все тут же сидят*,
что лисы. Много от Писания говорил с патриархами:
Бог отверъз уста мое грешные, и посрамил их Христос
устами моими. Последнее слово со мною говорили: "Что-
де ты упрям, Аввакум? Вся-де наша Палестина, и серби, и
алъбанасы, и волохи, и римляня, и ляхи, все-де трема персты
крестятся, один-де ты стоишь во своем упоръстве и
крестисся пятью перъсты! Так-де не подобает".

И я им отвещал о Христе сице: "Вселенстии учителие!
Рим давно упал и лежит невсклонно, а ляхи с ним же погибли,
до конца враги быша християном. А и у вас православие
пестро стало от насилия турскаго Магмета*, да и
дивить на вас нельзя: немощии есте стали. И впредь приезжайте
к нам учитца: у нас Божиею благодатию самодержство.
До Никона-отступника у наших князей и царей все
было православие чисто и непорочно, и церковь была немятежна.
Никон, волк, со дьяволом предали трема перъсты
креститца. А первые наши пастыри, яко же сами пятию
перъсты крестились, такоже пятию перъсты и благославляли
по преданию святых отец наших: Мелетия Антиохийскаго
и Феодорита Блаженнаго, Петра Дамаскина и Максима
Грека*. Еще же и московский поместный бывый собор при
царе Иванне* так же слагати перъсты, и креститися, и
благословляти повелевает, яко же и прежнии святии отцы,
Мелетий и прочии, научиша. Тогда при царе Иване на соборе
быша знаменоносцы: Гурий, Смоленский епископ, и Варсонофий
Тверский, иже и быша казанские чюдотворъцы*,
и Филипп, Соловецкий игумен, иже и митрополит Московской*,
и иные от святых русских."

И патриарси, выслушав, задумалися; а наши, что волчонки,
вскоча завыли и блевать стали на отцов своих, говоря:
"Глупы-де были и не смыслили наши святые; неучоные
люди были и грамоте не умели, * чему-де им верить?".

О, Боже святый! Како претерпе святых своих толикая
досаждения! Мне, бедному, горько, а делать нечева стало.